Тишина. И на крыше.
А выше -
Еще тише...
Без цели...
Граммафоном оскалены окна, как пасть волчья.
А внизу, проститутками короновавши панели,
Гогочет, хохочет прилив человеческой сволочи.

Легкий ветер сквозь ветви.
Треск вереска, твой верящий голос.
Через вереск неся едкий яд, чад и жуть,
Июньский день ко мне дополз,
Впился мне солнцем прожалить грудь.

Жир солнца по крыше, как по бутербродам
Жидкое, жаркое масло, тек...
И Москва нам казалась плохим переводом
Каких-то Божьих тревожных строк.

И когда приближалась ты сквозными глазами,
И город вопил, отбегая к Кремлю,
И биплан твоих губ над моими губами
Очерчивал, перевернувшись, мертвую петлю,-
Это медное небо было только над нами,
И под ним было только наше люблю!

Этим небом сдавлены, как тесным воротом,
Мы молчали в удушьи,
Все глуше,
Слабей...
Как золотые черепахи, проползли над городом
Песками дня купола церквей.

И когда эти улицы зноем стихали
И умолкли уйти в тишину и грустить,-
В первый раз я поклялся моими стихами
Себе за тебя отомстить.

Июнь 1918

Вадим Шершеневич. Листы имажиниста.
Ярославль: Верхне-Волжское кн. изд-во, 1997.